Р. Гордон - Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?]
— Что она предпочла смерть забвению, — объяснил Доре.
— Но тогда она совершила самоубийство?
— В принципе, нет, но твоя реакция доказывает, что формулировка верна, потому что она двусмысленна… Можно предположить, что она желала покончить с собой.
Доре повернулся к Бруно:
— Подзаголовок, — продиктовал он, — «Ее последнее интервью: „Я предпочитаю ночь тени“, — заявила вчера звезда нашему репортеру». Это круто! Поройся в своих бумагах, чтобы подобрать соответствующие фразы, и прокомментируй их! Вспомни все, что говорила Франсуаза и побольше сгусти краски. Не забудь, что люди обожают звезд, уходящих вовремя… И скажи спасибо, что я урезал твою вчерашнюю статью: что бы ты иначе смог сейчас рассказать? Жду все через полчаса.
— Будет сделано.
— Затем отправляйся за новостями, постарайся разузнать, как она умерла, в котором часу, все детали. Нам повезло, что фильм с ее участием прошел по телевидению позавчера, это должно хорошо пойти! — заключил Клод Доре, думавший лишь о своей работе.
* * *У дома 29 по улице Аржантей Бруно обнаружил группу журналистов, двое или трое из которых были ему знакомы. Скрестив руки, у дверей стоял полицейский, видимо, не пуская никого внутрь.
Миновав здание в поисках места для своей машины, Бруно резко затормозил, узнав Жан-Габриэля Эрналя, подъехавшего с противоположной стороны. В кожаном пальто военного покроя цвета хлебной корки, явно сшитом большим мастером, Эрналь с озабоченным лицом торопливо зашагал к подъезду. Первой реакцией молодого человека было заговорить с ним, но тотчас он подумал, что сейчас неподходящее время. Проследив за Эрналем взглядом, Бруно увидел, как тот вошел в здание, предварительно обменявшись несколькими словами с полицейским.
Водитель машины, стоявшей за ним, нетерпеливо засигналил, и Бруно пришлось тронуться с места.
Он проехал авеню Опера, пересек ее, чтобы попасть на улицу Винтадур, там облегченно вздохнул, увидев отъезжавший «рено», и быстро занял его место.
Прежде чем ступить на тротуар, Бруно повернулся к заднему сиденью и порылся там в груде старых вырезок и газет. Вытащив один листок и конверт, на первом он написал: «Это единственный способ, с помощью которого я могу обойти полицейский кордон», а на втором: «Мсье Жан-Габриэлю Эрналю». Крупными буквами он добавил «Срочно» и сунул листок в конверт.
В подобном предприятии можно рассчитывать лишь на симпатию к нему постановщика «Скажите, что мы вышли».
Он вышел из машины и вернулся на улицу Аржантей. Его собратья по перу спокойно болтали и курили. Бруно скупо отвечал на приветствия знакомых ему журналистов и фотографов, и, подойдя к полицейскому, протянул конверт.
— Мсье Эрналь уже приехал?
Тот поколебался с ответом.
— Мне необходимо передать ему письмо, — продолжил Бруно, — это крайне важно.
— Что это еще за штучки? — бросил один из журналистов, почуя его уловку.
Однако бросив взгляд на конверт, полицейский отошел в сторону и пропустил Бруно.
Остальные запротестовали, но больше для проформы, ибо были убеждены, что этому малышу не сделать репортажа века.
Бруно быстро поднялся на третий этаж, где стоял еще один агент, с неменьшим успехом повторил свой трюк и вошел в квартиру.
Паркет, с которого собрали воду, был еще мокрый. В центре комнаты Жан-Габриэль Эрналь разговаривал с мужчиной лет тридцати пяти с энергичным и открытым лицом.
«Несомненно, инспектор», — подумал Бруно, изучая незнакомца, одетого в светлый макинтош и черные мокасины. Эрналь стоял лицом к окну, поэтому журналиста заметил его собеседник.
— Что вам нужно? — спросил он.
Но обернулся Эрналь.
— Я его знаю, — сказал он, шагнув навстречу Бруно, который передал ему пакет.
Разорвав конверт, прочел послание, воздержавшись от комментариев, и сунул бумагу в карман своего пальто.
— Мсье инспектор, представляю вам Бруно Мерли из «Франс Пресс». Это он брал интервью у Франсуазы вчера после полудня…
На лице инспектора появилась заинтересованность.
— Инспектор Дельмас, — представился он, протянув руку. — Не могли бы вы кое-что уточнить…
Бруно принялся рассказывать о своей встрече с актрисой.
— Она не показалась вам неуравновешенной?
— Не слишком.
— Ее что-то беспокоило?
— Вовсе нет. Может быть… ее немного беспокоило сделанное ей предложение. Она о нем упомянула…
Бруно рассказал о «Солнце в ноябре», и реакция Эрналя была такой же, что и накануне у журналиста:
— На телевидении? Это бессмысленно.
— Я ответил ей точно так же… И похоже это вызвало у нее возмущение.
— Может быть, она солгала, — подумав, заметил Эрналь. — Актеры часто рассказывают невесть что, лишь бы их слушали.
— У меня не осталось подобного впечатления, — заметил Бруно. — Впрочем, она назвала имя режиссера, обратившегося к ней. Вы позволите…
Сценарии все так же валялись на диванчике.
Бруно подошел, пролистал их один за другим и нашел то, что искал.
— Дидье Фардель — вот тут записано имя…
— Могу ли я позвонить? — спросил Эрналь у инспектора.
Тот кивнул в знак согласия.
Эрналь набрал номер Дольфо, импресарио был у себя.
— Эрналь… да, я знаю, это ужасно. Я сейчас у нее. Связывалась ли она вчера с вами? Да?.. Спасибо… Да, я вам сообщу.
Он повесил трубку и повернулся к журналисту и инспектору.
Франсуаза действительно говорила вчера вечером со своим импресарио об этом предложении, но он подумал, что она шутит, ибо все права на роман уже проданы американской компании.
— И что следует из этого? — спросил инспектор.
— Я не знаю. Франсуаза, несомненно, что-то не так поняла, но я не верю, что надо придавать этому происшествию какое-то значение… Впрочем, кто мог дать ей повышенную дозу снотворного? Ведь она его принимала каждый вечер вот уже в течение нескольких лет.
— У мадам Констан были враги?
— Враги? — удивленно переспросил Эрналь. — Нет… и я даже думаю, что она сожалела об этом. Безразличие — это то, что хуже всего переносит актер. Ни друзей, ни врагов — она вела затворническую жизнь со времен заката ее карьеры.
— А в сентиментальном плане?
— Тоже нечего сказать, она была откровенна со мной, мы остались близки. В действительности Франсуазу интересовало только возвращение на экран. Но, говоря о врагах, — продолжил Эрналь, — вы допускаете возможность…
Эрналь не смог произнести этого слова.
— Нельзя отбрасывать ни одну из версий, — четко произнес инспектор. — Сможете определить, что пропало из квартиры?
— Думаю, да, — ответил несколько смутившись Эрналь.
Он прошел в спальню, оставив дверь открытой. Из гостиной Бруно мог видеть кровать: край одеяла был слегка откинут, подушка не смята; постель предстала в таком виде, будто кто-то собирался лечь спать.
Дельмас достал из пачки сигарету и предложил Бруно, но тот отказался.
— Вы предполагаете убийство с целью ограбления, инспектор?
— Я пока ничего не предполагаю, — ответил Дельмас.
Бруно подумал, что полицейский, размышляя, ничего не оставляет без внимания, а выстроив версию, не откажется от нее.
Вернулся Эрналь с небольшой старинной шкатулкой под мышкой и пачкой денег в руке, на первый взгляд, с полмиллиона старых франков. Он открыл шкатулку и вывалил содержимое на стол: четыре или пять колец, массивная золотая цепочка, жемчужное колье, несколько брошей и браслетов.
— Ничего не пропало, — сообщил он через мгновение.
— Отлично, — равнодушно обронил Дельмас.
Эрналь поискал и нашел записную книжку Франсуазы, — надо было сообщить родственникам, — затем распрощался с инспектором, сказав, что он в его распоряжении, и настоял, чтобы Бруно пошел с ним. Они спустились вместе.
— Мне нечего добавить, — бросил бывший режиссер журналистам, ожидавшим у дома.
Среди представителей прессы толкались несколько любопытных, и среди зевак был молодой человек с прыщавым лицом, Бруно не узнал его, ибо сутки назад видел только со спины.
— Пойдем пропустим по рюмочке, мне это необходимо, — предложил Эрналь, как только они вышли на авеню Опера.
Войдя в первое попавшееся по дороге кафе, они уселись в глубине зала; и тот и другой, казалось, приободрились, глядя на толпу посетителей, окруженные глухим гулом разговоров и призывов к официантам подойти к столику.
Эрналь заказал виски, а Бруно стакан молока, что вызвало гримасу у его компаньона. Они молчали, пока не вернулся гарсон в белоснежном пиджаке.
Эрналь сделал приличный глоток и постарался улыбнуться.
— Вы очень любезны, сочувствуя мне, — иронично заметил он, — но я предпочитаю, чтобы вы не молчали!
— Как она…
— Глупо. Франсуаза принимает снотворное, на столике у изголовья лежит баночка дормонила, и после этого принимает перед сном ванну, ожидая начала действия снотворного. Я часто говорил ей, что это неосторожно; боялся, что она может заснуть в воде и что… в конечном счете и произошло. Надо подождать заключения медицинской экспертизы. Медицинская экспертиза… вскрытие… мерзкие слова! — продолжал Эрналь. — Слова, которые читаешь в газетах, звучат почти романтически, а потом…
